Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Страница 71

Прахов знал, что это прихожане отвечают священнику:

— Воистину воскресе!

Потом в воздухе полились звонкие голоса певчих, и среди них гудел бас, как проволока телеграфа во время зимней вьюги. Всё это долетало до слуха Антипа Никитича слабо и не трогало его сердца… Он стоял без шапки, держась за перила лестницы, и, глядя вдаль, думал: «Господь простит меня… люди не забудут! Не с богом живу, а на земле с людьми… И вот они завтра скажут про меня друг другу: «И медь, скажут, не вынесла грехов Прахова…» Какие они мне судьи? А будут судить… Я же буду слушать их, и будет это мне… господи, боже мой! Неужто ж я и есть самый тяжкий грешник в городе и, кроме меня, некого было тебе наказать в день воскресения твоего?»

Ему представилось, как завтра все горожане с сияющими лицами будут целоваться друг с другом, говоря:

— Христос воскресе!

И отвечая:

— Воистину!

И к нему придут и тоже будут целовать его, и наверное все они, целуя, подумают о нём:

«Что, брат? Пришиб тебя господь-то? В самую светлую заутреню угодил тебя… А ты-то возносился! Ну, вот и свержен ныне — радуйся!»

А иные, быть может, лицемерно пожалеют его… И все поцелуи будут Иудиными…

«Говорил я этому, анафеме, там на заводе — толще лей! «Звон, говорит, не тот будет — нельзя!» Ну, вот, завтра и будет звон!» — с тоской подумал Прахов, потирая себе грудь…

— О господи, господи! — вздохнул он и закрыл глаза. Он, в сущности, не упал духом, но ему было тошно и больно от волнения самолюбия его, поражённого этим случаем с колоколом. И он хотел бы, чтоб день не наступал. Но уже брызнули лучи солнца и, как огненный веер, распростёрлись в синеве небес. Пятна яркой зелени и м в лугах отразили в себе солнце, на зелень точно пыль золотая упала, и вода заиграла радугой. Огненный край солнца поднимался из-за тучки, и вся она, пышная, как дым, была расцвечена в пурпур и золото. Необъятное пространство заливала река в половодье, и теперь далеко, вплоть до горизонта, по лугам были разбросаны серебряные пятна, точно зеркала разнообразных форм были разбросаны по зелени лугов и отражали в себе голубое небо.

В городской церкви звонили «во все». Лука тоже ударил «во все». Город точно трепетал, весь облитый ярким светом; зелень, окружавшая его, тихо колебалась под дуновением утреннего ветра; казалось, город колеблется, хочет поплыть туда, в широкое, просторное заречье, сплошь залитое солнцем и испещрённое пятнами изумрудной зелени и перламутровой воды.

…Народ выходил из церкви, раздавался смутный говор, и в нём то и дело вспыхивали отдельные восклицания:

— Христос воскресе!

Стиснув зубы, Антип Никитич смотрел вниз с колокольни. Из церкви лилась волна людей и, разбегаясь на отдельные струйки, уходила под гору. Звонкие голоса ребятишек звучали так же весело, как и колокола в умелых руках Луки. Полиелей гудел…

Прахов с тоской прислушался к весёлому шуму, присмотрелся к яркому свету и тихо пошёл вниз по лестнице, чувствуя страстное желание встретить человека, такого же обиженного, как он сам, или самому обидеть кого ни то… Больно обидеть, так, чтоб тот человек тоже не чувствовал праздника.

Лицо Антипа Никитича было сурово, брови нахмурены, губы сжаты, и нос опустился на усы.

Он шагал через две ступеньки сразу и так смотрел своими хищными глазами из-под крутых бровей, — точно на бой выходил.

— Христос воскресе! — всё звучнее неслось навстречу ему…

— Господи! Жестоко! — вздохнув, сказал Прахов, на секунду остановился и тряхнул головой…

А потом так же, как и раньше, твёрдо и уверенно, с боевым видом, пошёл далее.

Свадьба

…Поиграв во все известные им игры, они наконец решили обвенчаться. Эта идея пришла в голову Пете. Он разрушил четырёхэтажную башню, возведённую сестрёнкой из игральных карт, и, оставив девочку несколько раздражённой его поступком, со скучным видом отошёл к окну, влез на стул и, прислонясь лбом к стеклу, стал молча смотреть на улицу.

Шёл дождь, небо было хмуро, и был слышен скучный, однотонный звук хлюпающей воды.

По лужам, среди улицы, ехала телега, на ней сидел мужик, закрывшись рогожей, и стук колёс по камням мостовой казался Пете мокрым. А окна противоположного дома смотрели так, как будто дом был старый и слепой. Соня, сидя на полу, медленно собирала карты и, надув губки, посматривала в спину брата глазами, в которых ясно светилось желание побраниться с ним.

— Знаешь что? — обратился он к ней, не слезая со стула. — Давай венчаться!..

— Я с тобой играть больше не хочу… — решительно ответила Соня.

Тогда Петя спрыгнул со стула, подошёл к ней и, сунув одну руку в карман панталон, другую положил ей на голову, а потом начал увещевать её тоном человека, сознающего своё превосходство, тогда как она с руками, полными карт, мотала из стороны в сторону головкой, желая сбросить с неё руку брата.

— Какие вы глупые, все девочки… Ну разве можно сердиться за карточный домик? Он всё равно упал бы… А вот лучше давай венчаться…

— Не буду, не хочу…

— Сонечка! Ну, пожалуйста, давай… Это очень хорошо. Мы наденем на головы абажуры с ламп… потом я надену красную шаль… потому поп — это буду тоже я. Поп и жених — оба я. А ты невеста, ты возьмёшь белый абажур из гостиной и вязаную скатерть с круглого стола из маминой комнаты… Мы составим стулья и будем ходить вокруг них и петь… Хорошо? А потом будем устраивать себе квартиру, и всё у нас будет, как у горничной Аннушки… Помнишь, — когда она венчалась, тоже шёл дождик, и папы с мамой не было, а у тётки Мани болела голова…