Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Страница 173

173

— Прошла головка?

— Да, благодарю вас… — сухо ответил он, садясь вдали от неё и думая про себя: «Даже говорить не умеет: «прошла головка»!

Полковник дремал, покачивая головой, всхрапывая, дамы сидели все три рядом на диване и говорили о каких-то пустяках. Шум дождя за окнами стал тише, но этот негромкий, настойчивый звук явно свидетельствовал о его твёрдом решении обливать землю бесконечно долго.

В окна смотрела тьма, в комнате было душно, запах керосина трёх зажжённых ламп, смешиваясь с запахом полковника, увеличивал духоту и нервное настроение Ипполита. Он смотрел на Вареньку и размышлял:

«Не подходит ко мне… Уж не сообщила ли ей Елизавета… что-нибудь глупое… сделав вывод из своих наблюдений за мной?»

В столовой тяжело возилась дородная Фёкла. Её большие глаза то и дело заглядывали в гостиную на Ипполита, молча курившего папиросу.

— Барышня! Готово для ужина, — со вздохом заявила она, вставив свою фигуру в двери гостиной.

— Идёмте есть… Ипполит Сергеевич, пожалуйста. Тётя, не надо тревожить папу, пусть останется тут и дремлет, — там он снова будет пить.

— Это благоразумно, — заметила Елизавета Сергеевна.

А тётя Лучицкая изрекла вполголоса и пожимая плечами:

— Теперь уже поздно всё это! Будет пить — скорее умрёт, зато больше получит удовольствия, не будет пить — проживёт годом больше, но — хуже.

— И это тоже благоразумно, — смеясь, сказала Елизавета Сергеевна.

За столом Ипполит сидел рядом с Варенькой и подмечал за собой, что близость девушки снова возбуждает в нём смятение. Ему хотелось подвинуться к ней так близко, чтобы можно было прикоснуться её. И, по обыкновению, следя за собой, он подумал, что в его влечении к ней есть много упрямства плоти, но нет силы духа…

«Вялое сердце!» — с горечью воскликнул он про себя. И вслед за тем почти с гордостью отметил, что вот он не боится сказать правду о самом себе и умеет понять каждое колебание своего «я».

Занятый собой, он молчал.

Варенька сначала обращалась к нему часто, но, получая ответы сухие, односложные, утратила желание беседовать с ним. Лишь после ужина, когда они случайно остались один на один, она просто спросила у него:

— Вы почему такой унылый? Вам скучно, или вы недовольны мной?

Он ответил, что не чувствует ни уныния, ни, тем более, недовольства ею.

— Так что же с вами? — допрашивала она.

— Кажется, ничего особенного… впрочем… иногда излишек внимания к человеку утомляет его.

— Излишек внимания? — заботливо переспросила Варенька. — Чьего же, — папина? Тётя ведь не говорила с вами.

Он чувствовал, что краснеет пред этим неуязвимым простодушием или безнадёжной глупостью. А она, не дожидая его ответа, с улыбкой предложила ему:

— Не будьте таким, а? Пожалуйста! Я ужасно не люблю хмурых людей… Знаете что? Давайте играть в карты… вы умеете?

— Я плохо играю… и, признаюсь, не люблю этот вид бесполезной траты времени… — заявил Ипполит, чувствуя, что примиряется с ней.

— И я тоже не люблю, но — что же делать? Вы видите, какая у нас скука! — огорчённо заявила девушка. — Я знаю, что вы стали такой оттого, что скучно.

Он начал уверять её в противном и чем более говорил, тем горячее у него становились слова, пока, наконец, он незаметно для себя не закончил:

— Если вы захотите, с вами и в пустыне не будет скучно…

— Что же я должна сделать для этого? — подхватила она, и он видел, что её желание развеселить его вполне искренно.

— Ничего не должны вы делать, — ответил он, глубоко пряча в себе то, что хотел бы ответить.

— Нет, право, — вы приехали сюда отдыхать, у вас много трудной работы, вам нужны силы, и перед вашим приездом мне Лиза говорила: «Вот мы с тобой поможем учёному отдохнуть и развлечься…» А мы… что я могу сделать? Право… Я… если б от этого скука ушла… расцеловала бы вас!

У него помутилось в глазах, и вся кровь так бурно хлынула ему к сердцу, что он даже пошатнулся.

— Попробуйте… поцелуйте… — глухо сказал он, стоя перед ней, но не видя её.

— Ого! Ишь вы какой! — засмеялась Варенька, исчезая.

Он шагнул вперёд и остановился, схватившись за косяк двери, всё в нём рвалось за ней.

Через несколько секунд он увидал полковника: старик спал, склонив голову на плечо, и сладко всхрапывал. Потом ему нужно было убедить себя в том, что монотонное и жалобное стенание раздаётся не в его груди, а за окнами и что это плачет дождь, а не его обиженное сердце. Тогда в нём вспыхнула злоба.

«Ты играешь, — ты так играешь?» — твердил он про себя, стиснув зубы, и грозил ей какой-то унизительной карой. В груди у него было жарко, а ноги и голову точно острые льдинки кололи.

Весело смеясь над чем-то, вошли дамы, при виде их Ипполит внутренне подтянулся. Тётя Лучицкая смеялась так глухо, что, казалось, у неё в груди лопаются какие-то пузыри. Лицо Вареньки было оживлено плутоватой улыбкой, а смех Елизаветы Сергеевны был снисходительно сдержанным.

«Быть может, это они надо мной!» — подумал Ипполит Сергеевич.

Предложенная Варенькой игра в карты не состоялась, и это дало возможность Ипполиту уйти в свою комнату, извинившись недомоганием. Уходя из гостиной, он чувствовал на своей спине три взгляда и знал, что все они выражают недоумение.

Теперь в груди у него было что-то неустранимое и тяжёлое; ему одновременно хотелось и не хотелось определить это странное, почти болезненное ощущение.

«Да будут прокляты безымянные чувства!» — восклицал он про себя.

А капли воды, падая откуда-то на пол, монотонно отчеканивали:

173